167
Но — не дали поспать
старику-генералу! Часа в два ночи в вагоне адъютант разбудил Николая Иудовича: что Государь внезапно уезжает из Могилёва, сейчас
уже в своём поезде и вызывает его к себе.
Что ещё приключилось? Не
худо ли дело? Трясущимися руками одевался, перепоясывался.
Как всегда начальство:
вызывает потому, что самому удобнее. Как и Иванов же поднимал подчинённых в
пять утра. Государь был в поезде, а поезд не шёл, вот и вызвал.
Императорский поезд стоял изнутри тёмен, без единого огня, с наглухо
зашторенными своими широкими окнами. На перроне никого не было близ. Только стояли конвойцы-часовые,
при кинжалах и в чёрных мохнатых папахах.
Нет, было у Государя и
прямое дело к посылаемому генерал-адъютанту: только что пришла новая телеграмма
от Хабалова: большинство петроградских частей
отказались сражаться против мятежников и даже некоторые братались с ними,
обращая своё оружие против войск, верных Его Величеству. И вот уже едва ли не
вся столица в мятежных руках, стянулись защищать последний Зимний.
(Ох-хо-го, ох-хо-го, куда
закатилось!.. Куда ж и зачем теперь Иванову ехать?.. Каким же
Округом там командовать?)
Всякий раз, когда через силу
встаёшь, натура противится тому, что хотят тебе навязать. Но постепенно бодрь перебарывает ночную лень, и начинаешь соображать, что
нужно делать.
Надо было: каким-то обиняком
получить согласие Государя на не слишком уж решительные действия. И смекнул Иудович представить дело
так: воинские части будут прибывать из разных мест. В эшелонах они уязвимы и к
бою не готовы. Для того чтобы их правильно развернуть и друг с другом
согласовать — потребуется время, подержать их на дальнем кольце, не вводя сразу
в столицу. Такой образ действий имеет преимущество, что можно избежать лишнего
кровопролития, не начинать усобицы прежде времени.
Государь и всегда был за
миролюбие, на чём они с Ивановым и сходились. А тут — повеселел с вечера,
оттого что был уже в вагоне и ехал в Царское. И не
оспаривая, отчасти и рассеянно ответил: «Да, конечно».
А Иудовичу
— большего и не нужно было! Это «да, конечно» он мог развернуть теперь на
вёрсты и на дни миролюбивых действий. Это «да, конечно» он имел право теперь
принять себе за основное указание. К тому ж, кроме Петрограда, была и другая
цель его экспедиции: защитить от угрозы мятежных войск Царское Село,
императрицу и августейших детей.
Государев поезд ещё не скоро
отходил, Государь разговаривал охотно, и генерал долго просидел у него.
Говорили, как это всё постепенно уладится. (Нелегко было вообразить Иудовичу — как, если вся столица у мятежников, но они не
говорили — именно как). Николай Иудович
выставлял разные трудности с возможной ненадёжностью войск, забастовками, с
продовольствием в столице. Очевидно, ему понадобится, чтобы министры
незамедлительно выполняли его просьбы.
Государь оживился и даже
схватился за это: они оба с генералом Алексеевым именно и хотели иметь
диктатора, единую твёрдую власть по тылу. Так вот что:
— Передайте генералу
Алексееву утром, чтоб он телеграфировал председателю совета министров, чтобы
ваши все требования исполнялись советом министров немедленно и беспрекословно!
Перемахнул Государь, Иудович так не продумал и не хотел. Даже дух захватило у
старика: он становился не только главнокомандующим Петроградским округом — но
верховным диктатором всей России?! Нет, Николай Иудович
не добивался такой чести в смутных обстоятельствах. Напугался ещё больше.
— Да как же мне генерал
Алексеев поверит?
— Поверит!
— Ваше Императорское
Величество, вы знаете: моя честная чуждая искательства офицерская служба 47 с
половиной лет...
Но — уже свершилось!
Назначено бесповоротно.
На прощание предложил
Государь, что завтра утром они снова увидятся с генералом в Царском Селе? (Где
генерал будет уже сегодня?)
Иудович не возразил, что может ещё
и не так скоро...