180
Как привыкает фронтовой
человек спать даже под разрывами снарядов, так и Кутепов эту ночь крепко спал в
угрожаемом доме, куда могли ворваться всякую минуту и требовать крови его. И
только проснувшись довольно поздно, вспомнил он опасность, и все старания
минувшего дня, и всю бесцельность их.
Стало горько.
О самом себе он всегда
почему-то предчувствовал, что кончит роково, не просто его убьют на войне, но
каким-то роковым образом — вот, очевидно, как могли вчера, как могут сегодня.
Но он ума не мог приложить, что случилось за один день со всею петроградской
властью, как она рухнула.
Что запасные батальоны были
дрянь, а не гвардия, это ясно. Да по принципу экономии, чтоб далеко не
перевозить, набрали здешних рабочих (а к ним листовки носят), да чухны из
окрестностей, да лавочников, домовладельцев, белобилетников — маменькиных
сынков, кто до сих пор уклонялся. Они развешивают уши к леченым раненым, об
ураганном огне, о газах, и одного бы им только — не попасть на фронт. А офицеры
все — проходные, они и солдат не успевают запомнить, не то чтобы знать, чем их
головы забиты.
Но чтоб у власти не
оказалось вообще ни единой опоры и она могла в один день разбежаться, не имея
противу себя никаких сплочённых сил? — этого он не мог постичь.
Александр Павлович подошёл к
окну своей небольшой комнаты и осторожно высматривал. Видел кусок Литейного
проспекта, сад Собрания Армии и Флота и угол Кирочной улицы. Движение было
необычное, много вооружённых возбуждённых людей, все с красными признаками.
Одна группа неподвижно стояла прямо против дома Мусина-Пушкина, глаз не спуская
с его окон и дверей. Вероятно, такая же была и против чёрных ворот.
И всё-таки он не жалел, что
вчера отказался переодеваться в солдатское. Сама смерть всегда должна быть
достойной, в этом офицерское предназначение.
За чаем ему рассказали
несомненные сведения: что правительство разбежалось, Протопопов спрятался в
Царском Селе; что полицейских всюду убивают или ведут арестованными в Думу; что
старой власти не осталось совсем никакой, даже и военной, и никто не знает ни
одного случая сопротивления революции, кроме вчерашних действий его отряда.
Это не вмещалось.
Утром хозяева лазарета
хотели продолжить телефонный сбор сведений, но телефон замолчал. Пожалел
Кутепов, что не успел позвонить сёстрам, но вчера дал им знать, где он есть.
Наблюдали в окна. Пикеты
были напряжены и сторожили все выходы. Хозяева дома очень волновались — из-за
присутствия Кутепова, хотя старались этого не показать.
Вдруг, они видели, из-за
угла Кирочной вывернули два броневика и два грузовика. Все они были наполнены
вооружёнными рабочими. Машины остановились на проезжей части Литейного, рабочие
соскакивали, кричали и друг другу показывали на окна. К ним притягивались и
рабочие, гуляющие по Литейному.
С броневиков они подняли
стволы пулемётов на окна дома — и гурьбой повалили к главному подъезду.
Хозяева заметались. Не
открыть было невозможно. Старшая сестра милосердия вбежала и стала
уговаривать Кутепова надеть халат санитара, иначе его убьют.
Но и сейчас этот
спасительный маскарад был Кутепову противен.
Он просил хозяев отпирать, о
нём же говорить, что ничего не знают. И оставить его совсем одного. (Потом
сообразил: это странно и невозможно, чтоб они не знали о присутствии нераненого
полковника в форме. Он очень неловко поставил их).
Тут была небольшая угловая
гостиная с дверьми в соседних стенах, одна дверь выводила к анфиладе по
Литейному, другая к поперечной, и против каждой двери большое зеркало, так что
идущий издали видел себя. Эта комната привлекла Кутепова, и он решил дожидаться
новой власти здесь. В глухом углу между дверьми был стул, и он сел на него,
оставив обе двери нараспашку.
И отсюда увидел в каждое из
зеркал, как по каждой из анфилад бежал, приближался рабочий с револьвером в
руке. Они настолько были похожи, сходностью роста, типа, и чернотою одежды, и
красной розеткой на левой стороне груди, что сперва ему померещилось, что один
есть отражение другого, потом сообразил, так быть не может.
Ещё потом сообразил, что
если он их видит из угла, то и они каждый уже видят его в углу. Но не
приподнялся им навстречу.
А случилось иначе: они не
видели. Верней, они были, наверное, заворожены своим собственным страшным
видом, вряд ли они имели привычку к большим зеркалам. И ещё было яркое солнце в
окна. А ещё случилось так, что они стали в дверях ни на секунду раньше один
другого, а только одновременно — и чуть головы повернув, увидели друг друга с
выставленным револьвером, и что каждый исчерпал свой бег, дойдя до этой пустой
комнаты. Если б один появился немного раньше — он имел бы время осмотреть
комнату.
Не теряя времени, они так же
одновременно повернули и поспешили своей прежней дорогой, показывая теперь в
зеркала свои такие же схожие спины, уже без красного.
Они удалились — Кутепов
перекрестился. Это было то, что называется простое Божье чудо. Бог просто отвёл
им глаза. Значит, Кутепов ещё на что-то предназначался.
Обыск в доме продолжался,
проверяли санитаров и раненых, но сюда к нему никто уже более не пришёл —
кроме, через полчаса, самих облегчённых хозяев. Они были не только облегчены,
но уже и гордились, что сумели сохранить полковника.
На чердаке обыскивающие
нашли сложенное вчера отрядом оружие, долго носили его к себе в грузовики — но
раненых не тронули. И уехали опять по Кирочной — вероятно, хвастаться в
Государственную Думу.
И — сняли все патрули против
дома.
Опоминались после
пережитого, все оживлённо рассказывали, кто чему был свидетель и как подумал.
Изумлялись спасению полковника.
Кутепов просил у хозяев
извинения за всё, но пока хотел бы ещё остаться здесь немного.
Тем временем с Литейного
раздалась военная музыка. Кутепов осторожно подошёл к окну и изумился, увидев
не какое-нибудь чужое, но своё преображенское знамя, и преображенскую форму на
солдатах.
И они с Литейного
поворачивали тоже на Кирочную, тоже, стало быть, к Думе.
Ещё это наказание, укор,
унижение родного полка должен был он испытать!
Тяжело было смотреть.
Но он знал, что настоящий
Преображенский полк, и настоящая армия, и настоящие люди — все на фронте, и
скоро, скоро, с часу на час они всю эту нечисть разгонят.
Но самое примечательное и
удивительное было — что запасной батальон шёл без единого офицера. Батальон
вели четыре унтера, подпрапорщики, и одного из них, Умрилова, Кутепов легко
узнал. Офицеров, которые как раз так были настроены за Думу, как раз и не было
ни одного. Что ж это значило?
А впрочем, заметил он, что
идёт батальон вовсе неплохо. Неплохо.