231
А дачные поезда и под
полночь ходили строго по расписанию, хотя почти никто не ехал — в вагоне 1-го
класса Ломоносов оказался один. И как ни в чём не бывало
шёл контролёр. И рассказал Ломоносову, что на сторону Думы перешёл уже и весь петроградский гарнизон, в Петрограде боёв больше нет.
Поразительно! Интересно до
захвата!
На площади у Виндавского вокзала, на Семёновском плацу ещё было два-три
фонаря и люди, но близко сразу всё кончалось: надо было шагать вдоль Обуховской канавы в полной тьме, безлюдьи
— а неподалеку слышались выстрелы, то ружейные, а то и пулемётные.
Сжимал в кармане револьвер.
А на случай властей — что ж, вполне ответственная служебная телеграмма.
А на Фонтанке оказалось
светло. И близко наискось, у министерства путей сообщения, видны были солдаты
на часах.
Вышел прапорщик, Ломоносов
показал ему бубликовскую телеграмму. В вестибюле
несколько солдат спало на лавках, кто и на полу. Озабоченный швейцар поспешил к
знакомому железнодорожному генералу и, снимая с него пальто с зелёной
генеральской подкладкой, пожаловался:
— Вот, ваше
превосходительство, до чего мы дожили.
— А где Бубликов?
— В кабинете начальника
управления. Только к нему без пропуска нельзя.
Солдат повёл Ломоносова
знакомыми лестницами и коридорами. Из приёмной вышел гусарский ротмистр с
роскошными пышными светлыми усами, и с какой-то игривой строгостью допрашивал,
ушёл, заставил ждать в коридоре стоя — а солдат тоже не отпускал. Наконец,
проходил знакомый экзекутор — он и доложил Бубликову.
Впустили.
Кабинет был ярко освещён. А
чтобы не светил на улицу — сторожа прибивали к окнам занавеси из солдатского
сукна. Бубликов сидел за столом начальника управления, ещё было двое штатских и
знакомый путеец. Бубликов радостно вскинул руки, вышел из-за стола. Глаза его
бегали быстрей и острей обычного, и движенья рук больше нормы, как если бы в подвыпитьи, что странно было при тщательности его причёски,
усов, воротничка.
— А-а, Юрий Владимирович,
как я рад вас видеть! Очень вас жду! Ну, так вы к нам присоединяетесь?..
Неосторожно, нетактично,
никак не хотел бы Ломоносов такое объяснение вести вслух, при посторонних. Ведь
он приехал пока только — посмотреть. А Бубликов, ничего этого не понимая, взвинченно-радостно объявлял:
— Все бывшие министры —
арестованы! Вся власть — у Думского Комитета! Угодно ли вам предоставить себя в
распоряжение нового правительства?
Очень был вскипячён. Смотрел
азартно. Среднего роста, при средней наружности старательного чиновника —
кажется, откуда такой революционный размах?
Ломоносов
— почти того же роста, но — плотней, и животик округлён, и голая голова как
круглый котёл, но с вьющейся бородкой, а глаза тоже — быстрые, острые, колкие.
На Бубликова.
На этих. Пожимал руки — а на всякий случай ничего определённого не отвечал.
Бубликов порывисто снова сел
на место начальника, Ломоносову указал невдали и так же азартно:
— А я — возглавил
министерство, и беру в руки все железные дороги страны! Разослал телеграмму по
всей России! А вот, распорядился: на 250 вёрст вокруг Петрограда воспрещаю
движение всяких воинских поездов!! И всё! И никакие подавительные
войска не продвинутся! А? Яйцо Колумба! Железные дороги в России — это всё!
И правда. Оглушительно
простое решение. Ломоносову понравилось. Так и правда перевешивает новая
власть? Так быстро и определённо? И Бубликов — по сути
новый министр?
И этот новый министр
объяснял, что посылает нескольких верных на разные дороги, чтоб утвердить новую
власть и ускорить перевозки, в том числе и Ломоносова на Московско-Киевско-Воронежскую.
Э, нет, так Ломоносов не
согласен. А за кого Москва? А что в Киеве? Делить шкуру медведя, когда он ещё
гуляет в лесу. Э, нет. А где царь, что делает?
Бубликов успел увидеть отказ
на метуче-сметливом лице Ломоносова, но не успел
ничего ответить — из соседнего кабинета вошёл солдат глистового
вида, с полуобразованным лицом, и доложил:
— Императорский поезд прошёл
Бологое и следует к Вишере.
— Вот и первый ответ вам! —
И переменил план: — Давайте-ка, последите за императорским поездом.
Ещё острей, прямо на нож
сажали. Но Ломоносов понимал и даже любил такие перемёты, он в жизни делал их
не раз: учился в кадетском корпусе — потом надумал в духовную академию — а
поступил: в институт путей. Играл с революцией — а сам выдвигался в учёного и в
генерала. Он любил приключения, ах, любил! Сейчас — всё на перевесе, но кажется
на хорошем. А упустишь момент, несколько часов — и
тоже всё упустишь.
— А что вы предполагаете с
царским поездом делать?
— Ещё не решено! — быстро ушагивал Бубликов в соседний кабинет. — Сейчас об этом буду
с Родзянкой по телефону.
У оставшихся Ломоносов
спросил:
— А почему этот солдат? Кто это?
— Член Государственной Думы Рулевский, — ответили ему. — Помощник Алексан
Саныча.
Побиться об заклад готов был
Ломоносов, что такого члена Думы не существует. Сообразил, что тут в шкафу
может быть справочник. Пошёл в тот угол, поискал, подтвердилось: такого члена
Думы не бывало, ни Первой, ни Второй, ни до сегодня.
Вернулся Бубликов, подошёл
сюда в угол, Ломоносов тихо спросил:
— Алексан
Саныч, откуда такой член Думы?
— Да пусть, для солидности,
ему распоряжаться надо.
— Вы его хорошо знаете?
— Только что в Таврическом
прицепился.
— Да как же так можно?
— А что? Помогает и ладно! —
всё тот же азарт нёс Бубликова. — Всех телеграфистов
к рукам прибрал, хорошо! В русском народе ещё какой
запас государственной энергии, батенька! Кто б ни пристал — надо пользоваться,
переживаем исключительную минуту!
Да чёрт его знает, может
быть. Этот вихрь закручивал и Ломоносова! Уж он не спрашивал: а что за солдаты-семёновцы охраняют министерство, кто их набрал? а
переменятся в настроении, поднимутся сюда, и всех нас переарестуют? Пистолет-то
хоть и принёс в кармане, а никогда по-настоящему не стрелял.
Ещё удивительней было, что
далёкие, даже сибирские линии, узлы и станции уже подчинялись ещё сегодня утром
не слыханному Бубликову? И за 250 вёрст
останавливались воинские эшелоны?
Попробовать? приложиться?
Царь, видимо, ехал в Царское
Село? Ну, не в Петроград же.
Но тем временем самозваный
комендант Николаевского вокзала уже сам скомандовал: забирать его в Петроград!
В плен!
Царя!
А мы?..
Звонил Бубликов Родзянке уже
не раз, оттуда отвечали только:
— Сейчас обсуждаем... Ещё не
решено... Следите пока за поездом.
Разве с думцами сваришь
настоящую раскатистую революцию?!..