Шестое марта

460

Ещё два дня бесполезно проискал Керенского по Петрограду ходатай за арестованных религиозных. Снова пошёл в Таврический, — в Екатерининском зале лежали солдаты, задравши кверху ноги, ещё больше сорной бумаги на полу и окурков, склад валенок, — а Керенского не было, и кто-то сказал, что он теперь в Мариинском дворце. Добросовестный толстовец отправился в Мариинский, но там швейцар заверил его, что Керенского не только нет, но и не было ни разу.

Несомненно он был в Петрограде, и во многих местах, где-то носился в кипучей разнообразной деятельности, его рвали на части, но Булгаков достичь его не мог. Тогда он решил уезжать в Москву, а перед тем ещё раз посетить Гиппиус и Мережковского, где его знали. Там пригласили выпить чашку чая, и не расспрашивали, а объясняли ему: Гиппиус — что свобода уже становится захватанным словом, а как бы не было резни, потому что Совет рабочих депутатов не даёт вздохнуть Временному правительству; а Мережковский — что раньше того немцы придут и они-то и будут резать. Булгаков улучил момент, вставил о своих неудачах с Керенским. И Философов, который сидел там же, предложил: жена Керенского, Ольга Львовна, милая, интеллигентная, всегда была помощницей мужа во всей его общественной деятельности. Можно отправиться к ней домой, рассказать всё дело и просить поговорить с мужем.

— Верно! — воскликнула Гиппиус. И сразу подошла к телефону, соединилась с квартирой Керенских. Но прислуга ответила, что барыни нет дома, а мальчики в школе.

Тогда литераторы написали письма — и Керенскому, и Керенской, с просьбой принять и выслушать секретаря Льва Толстого. И подбодрённый Булгаков отменил свой отъезд. А сегодня утром отправился сразу на квартиру Керенских.

Он доехал на извозчике до тихой Тверской улицы за Таврическим садом, в улице этой не было ни экипажей, ни пешеходов, никаких следов и революции. Означенный дом оказался старым трёхэтажным зданием, на котором во многих местах облупилась грязная серая краска. И подъезд — грязноватый, непритязательный. И швейцара нет.

Но вышла какая-то девочка и показала дверь на первом этаже. Булгаков был глубоко тронут этой неприхотливостью знаменитого человека, которым сейчас жила и восхищалась вся революция.

На двери — медная дощечка: «Александр Фёдорович Керенский». Но такие безлюдные были и дом, и лестница — казалось Булгакову, когда нажимал на пуговку звонка, что никто не отзовётся. Однако дверь открылась, и мешковатая сонная прислуга в тёплой кофте и тёплом платке на голове, как будто за спиной её в комнатах был мороз, подтвердила, что Ольга Львовна дома. Булгаков передал ей письма, визитную карточку и просьбу принять его ненадолго.

Прислуга ушла, возвратилась и впустила в маленькую гостиную:

— Барыня просит обождать вот здесь.

Нет, это не гостиная была, но приёмная очень скромного адвоката. Две японских вышивных картинки на стенах. Простенькая мебель. Впрочем, через дверь виднелась другая комната — больше и обставленная комфортабельней. А откуда-то ещё из глубины слышался молодой женский голос, видимо от телефона.

Вскоре Ольга Львовна вошла и сюда, торопливо. У неё были волосы в пробор на стороны, высоко, но и косо открывавшие лоб. И эта косость, передаваясь в крупные глаза, а затем косоватый и рот, создавала выражение какого-то постоянного удивления на её лице.

— Простите! — заявила она сразу же. — Но принять вас теперь я не могу. Сейчас звонили, моему мужу сделалось внезапно дурно, он в обмороке, и я должна ехать к нему в министерство юстиции!

Булгаков понял, что его разговор состояться не может. Но:

— Госпожа Керенская, может быть я как раз могу быть вам чем-либо полезен в данный момент?

Она оживилась поддержке:

— Нет ли у вас знакомого доктора? По телефону сказали, что нужен доктор.

Булгаков изумился: герою революции, министру юстиции — дурно, и в министерстве близ него не могут схлопотать доктора иначе как через жену?

Увы, он не постоянный житель Петрограда, но в министерстве не может быть без доктора, да наверно уже и нашли!

— А у вас нет извозчика?

— Ах, я только что отпустил его!

— Не знаю, как я доберусь, — тревожилась Керенская, и лицо её выглядело ещё более удивлённым, растерянным.

Ольга Львовна накинула лёгкую дешёвую шубку с белым мехом на воротнике и обшлагах, вышли на улицу. Та по-прежнему была пустынна. Зашагали к Таврическому.

Чтобы к молодому излюбленному герою России доставить его жену — Булгаков ощущал на себе полномочия остановить любой автомобиль, высадить седоков из любых саней, — но не было ни тех ни других, никого!

Быстро шли по снежным утоптанным тротуарам, не слишком широко и расчищенным тут, только что на двоих, с Таврической стало пошире.

— Алексан Фёдорыч, наверно, очень переутомился за эти безумные дни? Сколько ж он спит? Может ли спать?

Сильная тревога промелькнула по лицу Ольги Львовны, очень бледному, как видно на свету, она сама измучилась:

— Ах, ещё бы! За последнюю неделю он не спал ни одной полной ночи. Да просто не ложился в постель. — (Не могла же она сказать чужому, что он вовсе дома не бывал! Что она сама караулит его в Думе, изнемогая от бессонницы...) — Можете себе представить его состояние? И сколько пережито!

— Да вы и сами измучены! Совсем измучены! — теперь доглядел он.

— Да, — пыталась улыбаться Ольга Львовна, — должна разрываться во все стороны. А сколько звонят по телефону! Поверите, утром просто одеться не могу — звонок! звонок! Надеваю один чулок и бегу. Надеваю другой — опять звонок, опять бегу!

Наконец, настигли ваньку. Стоял, запаренная лошадь пыхала боками.

— Знаешь, где министерство юстиции? На Екатерининской. Езжай, пожалуйста, да поскорей.

— Не могу, барин, лошадь занудилась.

— Ну, хоть довези до другого извозчика! Мы к больному торопимся!

Сели. Затрусил ванька помаленьку. Ещё быстрей ли, чем пешком. Как в насмешку!

Достигли другого извозчика — пересели. Но и у того заморенная лошадь, не лучше.

Автомобиль, автомобиль! — хотел Булгаков увидеть и остановить.

Наконец за спиной услышали автомобильные гудки. Шёл, с красным флагом на носу. Булгаков соскочил, кинулся наперерез автомобилю, там рядом с шофёром — студент.

Загородив дорогу и руки протянув — остановил.

— Товарищи! Товарищи! Вот — супруга министра юстиции Керенского. Её нужно немедленно доставить на Екатерининскую улицу, министру дурно!

У седоков автомобиля тоже переполох: министру дурно? Студент спрыгнул, вежливо подсадил Ольгу Львовну.

И умчались.

Булгаков расплатился с извозчиком и уже не торопясь побрёл по тротуару, размышляя: какой фатум всё мешает ему в его деле?

С Керенским теперь возможен даже трагический исход, но если он и выздоровеет, то, очевидно, нескоро и нелегко. Так что не приходится ждать приёма ни у него, ни даже у супруги.

А больше обратиться не к кому, он не знал. И значит, надо уезжать из Петрограда.

Оставались часы, теперь уже совсем для себя, и Булгаков пошёл в Академию Наук, пешком, экономя на извозчике. Там, в рукописном отделении, обещали ему показать подлинную рукопись лермонтовского «Демона».

К главе 461